К. ЛАРИНА: Добрый день. У микрофона Ксения Ларина. Сегодня в нашей студии Владимир Переверзин. Как было сказано в анонсе, бывший менеджер ЮКОСа, бывший заключенный, а на сегодняшний день автор книги «Заложник». Эта книга лежит у меня в студии, зрителя сетевизора я могу ее показать. Книга, которую надо купить и прочитать. Я очень согласна с Людмилой Алексеевой, по-моему, она говорила, что необходимо эту книгу включить в школьную программу. Я думаю, что до этого не дойдет, у нас не такие предлагаемые обстоятельства сейчас в нашей стране. Но книга есть в свободной продаже, это уже, считай, победа. Здравствуйте, Володя.
В. ПЕРЕВЕРЗИН: Здравствуйте.
К. ЛАРИНА: Главная тема сегодня: «Тюремный опыт. Как стать свободным в несвободе». Тот самый случай, когда вспоминается знаменитая русская поговорка, вечно актуальная – от тюрьмы и от сумы не зарекайся. Действительно, то, что произошло с Владимиром Переверзиным, как выяснилось, может произойти с каждым. И сегодня наша встреча происходит на фоне показательного «болотного» процесса. Несколько человек уже осуждены по этому делу, уже находятся в местах заключения. И сколько из тех, кто сейчас находится в этом стеклянном стакане из тех 12, которые судят, а еще тех, кто находятся в СИЗО в ожидании суда, сколько из них выйдут на свободу, а сколько сядут, никто не знает. Хочу сказать еще одну вещь перед тем, как Владимиру передать слово. Он был арестован по делу ЮКОСа через два года после того, как он оттуда ушел. Сколько вы проработали в ЮКОСе?
В. ПЕРЕВЕРЗИН: Два года. В 2002 году я уволился, а в 2004 году меня арестовали.
К. ЛАРИНА: Еще скажу, что Владимир Переверзин не был знаком ни с Михаилом Ходорковским, ни с Платоном Лебедевым, ни с Алексеем Пичугиным – ни с кем из тех, кто проходил уже тогда по этому процессу, кто был арестован, главная верхушка. Про вас они вообще ничего не знали. О вашем существовании знали?
В. ПЕРЕВЕРЗИН: Ходорковский на момент моего ареста, думаю, обо мне ничего не знал и не слышал. С Лебедевым я когда-то пересекался. До работы в ЮКОСе я работал в банке МЕНАТЕП. Лебедев о моем существовании скорее всего знал. Ни Малаховский, ни Ходорковский, конечно, меня не знали. Благодаря этому процессу мы стали фактически одной большой компанией.
К. ЛАРИНА: Если вспоминать слова г-на Нарышкина, который недавно, недели две назад во всеуслышание заявил, что в России политзаключенных нет, можно в качестве свидетельства обратного предъявить как раз судьбу нашего сегодняшнего гостя, который, безусловно, политзаключенный. Владимир Переверзин получил 11 лет.
В. ПЕРЕВЕРЗИН: Да, изначально мне дали 11 лет строгого режима. Потом в силу поправок, изменения законодательства были снижены размеры наказания по одной статье, по которой я был осужден, и мне чудом скинули срок. В результате чего 11 лет превратились в 7 лет и 2 месяца, и я неожиданно для себя освободился. Я думал, что уже не освобожусь никогда.
К. ЛАРИНА: Ваше решение поступить так, как вы поступили, оно сразу было? Расскажите, что от вас требовалось. Я так поняла из того, что написано в вашей книжке, что написано про вас, что те преступления, которые были вам вменены и по которым вы сели, вы в принципе их не могли совершить, потому что ваша должность не позволяла этого сделать
В. ПЕРЕВЕРЗИН: Я бы сказал, что преступлений как таковых не было. Нас обвинили, в том числе и Ходорковского, в том, что он украл всю нефть в компании, которая ему принадлежала. Поэтому я не то что не мог совершить преступления, потому что я их не мог совершить в силу должностных обязанностей, а их и не было как таковых.
К. ЛАРИНА: А у вас какая была статья? Что вам вменяли?
В. ПЕРЕВЕРЗИН: Хищение вверенного имущества, 160-я статья, легализация похищенного – 174-я статья. Даже один случай у меня был, он в книге описывается: в какой-то момент в одной из колоний строгого режима малограмотный человек, отсидевший 15 лет, меня спрашивает: слушай, а как же ты мог в ЮКОСе что-то украсть, там же Ходорковскому всё принадлежало. Это сермяжная правда. Ничего не скроешь. Поэтому слова Нарышкина, что у нас нет политических заключенных, это просто в высшей степени лицемерие и вранье. Он же не глупый человек, я в этом ни секунды не сомневаюсь.
К. ЛАРИНА: У вас была возможность избежать приговора?
В. ПЕРЕВЕРЗИН: Изначально конечно.
К. ЛАРИНА: Что нужно было сделать?
В. ПЕРЕВЕРЗИН: Нужно было дать показания, признать свою вину, дать показания на известных лиц – в принципе, скорее всего я получил бы условный срок, не думаю, чтобы с меня сняли обвинения, но их тюрьмы бы я вышел и имел бы условный срок.
К. ЛАРИНА: А как это происходит? Они впрямую говорят, что нужно?
В. ПЕРЕВЕРЗИН: Конечно. Без иллюзий. И как-то давят: создают некомфортные условия, препятствуют общению с адвокатом. Первые дни, когда человек в шоке находится – и я, действительно, находился в шоке: за что меня арестовали, у меня завтра встречи, переговоры, работа…
К. ЛАРИНА: Вы где работали на тот момент?
В. ПЕРЕВЕРЗИН: В одном из банков. Я был зампред правления одного среднего банка. У меня там была куча дел, и всё у меня было хорошо. Мой арест явился для меня полной неожиданностью, не только для меня и моих родственников, но и для всех, кто меня окружал. На тот момент уже сидел и Ходорковский, и Лебедев, и Малаховский, которого я реально не знал. У меня даже был момент, когда я, уже не работал в компании ЮКОС. У меня было много друзей и приятелей, которые там работали. Я пришел, читаю газету «Коммерсантъ», что за хищение в ЮКОСе нефти был арестован некий Малаховский. Я спрашиваю: а кто такой Малаховский? Мне говорят: нет, не знаем. Как выяснится потом, Малаховский по формуле обвинения это подельник. Я его впервые увидел в Мосгорсуде. Несмотря на такую абсурдность, нам дали 11 лет. Мне дали 11, а Малаховскому даже больше на год, чем мне, он получил 12 лет, даже на год больше, чем просила генеральная прокуратура.
В. ПЕРЕВЕРЗИН: Я написал, что не подсказал мне внутренний голос «Беги, Володя, беги». Я абсолютно добровольно пошел в прокуратуру на допрос. Я был просто в шоке, когда мне сказали, что за мной было установлено наружное наблюдение.
К. ЛАРИНА: Не все читали книгу, поэтому давайте пройдемся по этому эпизоду, который перевернул вашу жизнь. Сначала была повестка на допрос.
В. ПЕРЕВЕРЗИН: Я жил не по адресу прописки, прописан был в одном месте, проживал в другом месте. Мне позвонил отец, который был тогда еще жив, и сказал: «Володя, тебе пришла повестка из генеральной прокуратуры». В этот момент уже были арестованы Лебедев и Ходорковский, про Малаховского я вообще ничего не знал. Я встретился с отцом, взял у него повестку и поехал в прокуратуру.
К. ЛАРИНА: Вы вообще не понимали про что и зачем.
В. ПЕРЕВЕРЗИН: Я догадывался, что, видимо, по ЮКОСу идет. Но я работал там два года назад, я за собой ничего не чувствовал. Как честный человек поехал в прокуратуру. Правда, я отказался от дачи показаний, потому что я проконсультировался с одним адвокатов, она мне сказала, что лучше ничего не говорить: вы же не чувствуете за собой вины, вы же не совершали никаких противоправных действий. Любой вопрос и любой ответ может быть использован против меня, они всё переврут, перевернут – лучше ничего не отвечать. Я так и поступил, отказался от дачи показаний, хотя, в принципе, вопросы были достаточно простые. Они повертели мою трудовую книжку, и мы расстались. Я продолжал свою трудовую деятельность. Где-то спустя месяц после этого допроса мне позвонили из милиции – я описываю эту ситуацию в книжке. Я до сих пор помню: время остановилось, я могу прямо вернуться в ту минуту. Незнакомый голос: «Вас беспокоит следователь Асадулин. Вы можете придти по адресу Большая Пионерская минут на 20?» Я ему говорю: «Сегодня не могу. Можно, завтра приду?» Он говорит: «Придти надо сегодня». Я думаю – не отвяжется. У меня в это время был деловой обед в ресторане «Ноев ковчег». Я пришел по этому адресу, там специализированное отделение милиции, Департамент охраны режимных объектов и закрытых территорий. Меня там сразу арестовали, в машину, вручили повестку на допрос. И эти 20 минут затянулись на 7 лет и 2 месяца.
К. ЛАРИНА: После этого вы не вышли, это по сути был арест.
В. ПЕРЕВЕРЗИН: Да, по сути это был арест. Меня привезли в прокуратуру, там мне вручили постановление о задержании. Поехали на обыск. После обыска меня опять привезли в прокуратуру, потом в это же отделение милиции, где со мной работали, ждали каких-то генералов, которые тоже склоняли к даче показаний. Я вообще не понимал, о каких хищениях идет речь. Суть предъявленных обвинений я понял спустя месяца 4. Потому что не понятно, что похитили-то вообще.
К. ЛАРИНА: С кем вы там общались? Я имею в виду следственная группа, следователи. Стиль общения какой? С вами как обращались?
В. ПЕРЕВЕРЗИН: Обращались по-разному. Меня не били, но морально прессовали. Когда ты сидишь ночью, не спишь, не ешь, и среди ночи тебе какой-то генерал, показывающий удостоверение, закрывает мизинцем свою фамилию, и я, действительно, вижу, что сидит человек в форме генерал-майора, который мне говорит: «Тебе надо дать показания. Тебе дадут 12 лет. От тебя уйдет жена, от тебя откажется ребенок». На дворе ночь, и ты думаешь: боже мой, да он сумасшедший, какие 12 лет? Реальности происходящего я и не предполагал. И я поступил так, как поступил.
К. ЛАРИНА: А были сомнения? Вот на весах два способа поведения: я иду на то, что мне предлагают… Хотя, я так понимаю, что всё равно обманут.
В. ПЕРЕВЕРЗИН: Не было никаких весов. У меня не было никакого решения, я не думал – так или не так. Я дал показания, что я работал в ЮКОСе, я делал то-то и то-то, у меня были определенные должностные обязанности, не больше, не меньше. То, что было, я рассказал. Для меня не было никакой дилеммы, не было никаких весов. Поэтому не было серьезных размышлений. Я бы акцент сделал на том, что посадить-то могут любого.
К. ЛАРИНА: Почему они вас выбрали?
В. ПЕРЕВЕРЗИН: Попался под руку. В принципе, у меня были дублеры. Представленная база псевдодоказательств – в качестве доказательств была собрана просто официальная отчетность о деятельности компании ЮКОС.
К. ЛАРИНА: А были свидетели обвинения против вас?
В. ПЕРЕВЕРЗИН: Формально они были. Но в какой-то момент на реплику прокурорши, которая сказала, что еще не все свидетели обвинения допрошены, судья сказала как бы сама себе: «Какие же они свидетели обвинения? Вообще, не понятно, что они доказывают». Приходили люди, которые говорили: «Мы знаем Малаховского, мы сидели с ним в одной и той же комнате, подписывали те же самые документы». Т.е. есть финансовая отчетность ЮКОСа, отчет о прибыли и убытках, официальные договора, выписки из банковских счетов. Вся официальная документация была представлена в качестве доказательств. Чтобы посадить другого сотрудника компании ЮКОС, даже ничего не нужно было менять в доказательной базе – просто поменять фамилию. В принципе, так оно и было. Порой в обвинительном заключении было огромное количество ошибок: меня, например, называли директором совершенно другой компании. Мы выступали с ходатайством: как же так, если я не директор компании икс, значит, предъявленные обвинения недействительны. Но судья воспринимал это как техническую ошибку. И мы всегда просили раскрыть значение всех доказательств: что доказывает моя трудовая книжка, кроме того, что она может доказывать факт моей работы в ЮКОСе?
К. ЛАРИНА: Мы сейчас прервемся на выпуск новостей, потом продолжим наш разговор.
К. ЛАРИНА: Возвращаемся в программу. Напомню, что сегодня у нас в гостях Владимир Переверзин - автор книги «Заложник». Владимир Переверзин освободился из колонии в феврале 2012 года. В течение этого времени писал книжку, которую сегодня вы можете купить и прочитать. Я тут мучаю подробностями Владимира в нашей студии, для того чтобы все-таки вы понимали, насколько на волоске висит судьба, и как легко в нашей стране этот волосок можно оборвать.
Вот один из правозащитных сайтов, где представляют подробно всё дело Владимира Переверзина, арестованного 17 декабря 2004 года. Обвинен в хищении имущества в особо крупном размере, совершенном организованной группой лиц, и в легализации денежных средств, приобретенных преступным путем. 5 марта 2007 года признан виновным в совершении преступлений, приговорен к 11 годам заключения в колонии строгого режима. 21 июня 2007 года кассационная коллегия Мосгорсуда признала этот приговор законным. При этом действия обвиняемого с ч. 4 ст. 174.1 были переквалифицированы на ч.3 этой же статьи, что квалифицируется как более мягкое деяние. Однако срок наказания Владимиру Переверзину был оставлен прежним.
Процесс в Басманном суде Москвы проходил в закрытом режиме. Приговор Владимиру Переверзину стал одним из самых жестких по экономическим обвинениям в рамках дела ЮКОСа. Осужденного этапировали в исправительную колонию (ИК) №6 в поселке Мелихово Ковровского района Владимирской области. 17 июня 2010 года он был переведен в колонию №5 общего режима во Владимире - после того, как Ковровский горсуд сократил Владимиру Переверзину наказание до восьми с половиной лет и изменил режим содержания.
«Во время следствия на меня оказывалось давление сотрудниками прокуратуры, - говорит Переверзин. – Мне предлагали оговорить Ходорковского с Лебедевым взамен на условный срок, потому что невиновность моя была очевидна для прокуратуры. Поэтому они, прекрасно зная, что сажают невиновного человека, предлагали мне сказать, что я знаю Ходорковского и получал от него указания, что вся моя работа контролировалась». Вы давали еще показания на втором деле Ходорковского, да?
В. ПЕРЕВЕРЗИН: Да, меня привозили на судебный процесс по делу Ходорковского в 2010 году, по-моему, 10 августа. Вы совершенно точно процитировали мои слова. Это было дословно сказано мной.
К. ЛАРИНА: А теперь давайте поговорим про ту жизнь, которая за границами нормальной жизни, мирной жизни. Что было самое трудное во время этих 7 лет для вас?
В. ПЕРЕВЕРЗИН: Было многое чего трудного. Жизнь была нелегка. Если я сидел бы за убийство, я сидел бы в гораздо лучших условиях и освободился бы спокойно по УДО. Но поскольку по вертикали власти все хотели выслужиться, начиная от судей, главы следственной группы – они же получили квартиры, ордена, - поскольку вертикаль пронизывают, как шампур, до самого низа, до самых подошв, и каждый тюремщик хотел выслужиться. Поэтому никаких поблажек, никаких снисхождений. Всё было жестко. Тяжелый физический труд.
К. ЛАРИНА: А что за работа там была?
В. ПЕРЕВЕРЗИН: Я работал упаковщиком шапок. Я делал кирпичи, разгружал цемент, делал шлакоблоки, брусчатку. Как раз эта брусчатка, ей Новинский бульвар выложен, плохого качества. Мы в тюрьме делали лучше и укладывали лучше. Вся колония строгого режима, она была выложена этой брусчаткой, которая производилась моими руками. И она укладывалась гораздо красивее, чем Собянин укладывал перед своим так называемым избранием и инаугурацией. Тяжелая физическая работа.
К. ЛАРИНА: А интеллектуальная жизнь была? Как себя сохранить?
В. ПЕРЕВЕРЗИН: Руки заняты, голова-то свободна. Ты делаешь кирпичи, а голова свободна. Было много времени для размышления. Свободного времени практически не было. Конечно, тяжелее всего было осознавать, что ты занимаешься бессмысленной работой, убивая свое время. Я понимаю, за 7 лет и 2 месяца сколько я мог сделать полезного для себя, для своих близких, а вынужден убивать свое время, находясь в тюрьме. Даже бог с ней, с физической изоляцией. Если бы ты сидел в тюрьме, читал бы книжки, просто изолировали тебя – и всё, оставили в покое. Но такого же не было. Тебя всё время стараются перевоспитывать, придумываются какие-то идиотские воспитательные мероприятия. Ты вынужден заниматься этой идиотской работой, делать эти кирпичи. Причем же в колонии работа, связанная с интеллектуальным трудом, - работа в библиотеке. Мне сразу сказали: библиотека – это для меня закрытый режимный объект, я туда никогда не попаду. Опять же жизнь в колонии отличается от жизни в другой колонии, жизнь каждой колонии определяется не законом, а степенью самодурства начальника колонии и его окружения. В первой колонии я мог свободно выписывать прессу, любые издания.
К. ЛАРИНА: Это которая строгого режима.
В. ПЕРЕВЕРЗИН: Да. Краснорежимная, жесткая колония, но там можно было спокойно выписывать. Я выписывал и «Ведомости», и «Профиль», и «Коммерсантъ», и «Московский комсомолец», и кучу журналов. Конечно, когда ты получаешь эти журналы с воли, испытываешь очень хорошее чувство – держись то же самое, что ты держал в руках на свободе. Было очень приятно, это был глоток свежего воздуха. А потом в других колониях – у меня же было 3 колонии, 4 тюрьмы и 3 колонии – этого не было. Более того, те журналы, которые я выписывал в первой колонии, в последней колонии они были запрещенными. Хозяин колонии может делать всё что угодно.
К. ЛАРИНА: А радио, вообще СМИ, телевизор?
В. ПЕРЕВЕРЗИН: Телевизор есть. Есть помещение воспитательной работы, где заключенные в свободное от работы время могут посмотреть телевизор. Но барак - это 120 человек, абсолютно разных людей. Одно помещение воспитательной работы. Это комната человек на 30 – и один телевизор на всех. У каждого абсолютно разные вкусы и разные запросы. Допустим, посмотреть новости – это для многих было чем-то непонятным. В основном смотрели видеоклипы, футбол, фильмы, сериалы. Конечно, я был изолирован. Если бы не газеты, я бы очень плохо себя чувствовал. Но ко мне приходил адвокат, который приносил информацию, разговаривал. А когда газет меня лишили в других колониях, конечно, я очень страдал от недостатка информации.
К. ЛАРИНА: А поговорить с кем-то?
В. ПЕРЕВЕРЗИН: Опять же люди сидят разные. Сложно найти собеседника, который разделяет твои чувства, убеждения, которые разделяет твои интересы. В строгом режиме, как это ни странно, где сидят за особо тяжкие статьи, у меня было с кем поговорить гораздо больше, чем в колониях общего режима. Все-таки строгий режим – это публика посерьезнее, там у меня были и друзья, можно так сказать, с которыми было очень интересно общаться.
К. ЛАРИНА: Они у вас спрашивали статью? Они знали вашу историю?
В. ПЕРЕВЕРЗИН: Конечно. Во-первых, ничего не скроешь. У каждого заключенного имеется спальное место, где висит фотография, где висит статья. Конечно, все друг про друга всё знали. Причем я узнал о себе много интересного. Зеки любят посплетничать. Читать нечего, кто-то вообще не читает. Чем заниматься? Только посплетничать, пообсуждать. До меня доходили невероятные истории о самом себе: что я правая рука Ходорковского, что мы украли сумасшедшие деньги. Было интересно.
К. ЛАРИНА: Я хочу сказать еще одну вещь. Про семью Владимира. На момент ареста сыну было 9.
В. ПЕРЕВЕРЗИН: Да, сыну было 9 лет. Сейчас 18 лет.
К. ЛАРИНА: Они приезжали к вам?
В. ПЕРЕВЕРЗИН: Да. Три раза в год положены длительные свидания, когда человек может к тебе приехать.
К. ЛАРИНА: Это через стекло, или можно переночевать вместе в комнате?
В. ПЕРЕВЕРЗИН: Это длительные свидания, на два дня. Комната длительных свиданий представляет из себя комнату без удобств. Помещение для длительных свиданий рассчитано на 10-12 человек. Несколько комнат, в одной из которых находишься ты, в другой тоже заключенные. Общая кухня, общий душ, общий туалет. В принципе, было терпимо. Хотя по коридорам бегали крысы, которые периодически забегали по ночам в нашу комнату. Но в другой колонии комната свиданий была прекрасная – фактически номер трехзвездного отеля. Такое тоже было.
К. ЛАРИНА: Я напомню, что Владимир Переверзин не сталкивался с этой стороной жизни до момента ареста по делу ЮКОСа, т.е. не привлекался, даже по хулиганке.
В. ПЕРЕВЕРЗИН: Нет, никогда.
К. ЛАРИНА: Был приличным человеком. И, конечно, не мог представить, что это такое, вообще не мог представить себя в этом пространстве.
В. ПЕРЕВЕРЗИН: Конечно.
К. ЛАРИНА: Сейчас вы знаете много про это. И вот если бы можно было подготовить себя к этой жизни, что следует помнить? Если бы вы сейчас вернулись обратно, но уже зная, что там будет, к чему нужно было готовиться в первую очередь? Или это невозможно?
В. ПЕРЕВЕРЗИН: Это невозможно. Надо оставаться самим собой, к этой не надо готовиться. Есть элементарные понятия, которые соблюдаются и там. Поэтому чего-то сверхъестественного нет. Конечно, какие-то привычки, они тебя ослабляют. Если ты куришь, тебя могут лишить курения, например. Не просто запретить, а, допустим, в ларьке нет сигарет. Что ты будешь делать? Я видел, как страдают люди, которые зависимы от сигарет. Многие сидят на чифире, на кофе, тоже от этого зависят. Я был абсолютно независим от этого, мне было всё равно. Меня сажали в изолятор – и мне даже было хорошо, когда я сидел в изоляторе. Попил водички из-под крана, сидишь один. Потому что порой я очень уставал от общения. Представляете, барак, 120 человек, огромное количество людей, и ты всё время на виду. Мне все эти годы хотелось уединиться куда-то. Я даже мечтал: если бог даст, выйду, уеду куда-нибудь на 3 месяца в тайгу, в избушку, закроюсь и не буду никого видеть.
К. ЛАРИНА: Осуществили эту мечту?
В. ПЕРЕВЕРЗИН: В принципе, да. Конечно, 3 месяца я в избушке не сидел, но в каком-то измененном виде мне удалось эту мечту осуществить.
В. ПЕРЕВЕРЗИН: Вы вышли. Могу себе представить чувства, которые человек испытывает. Вы почувствовали изменения в стране? Всё равно знали, что происходит. Собственно, ничего особо не происходило, при ком сели, при том и вышли, что называется. Изменилась страна, по вашим ощущениям?
В. ПЕРЕВЕРЗИН: Страна изменилась. Мир изменился. Я жил в другом измерении. И когда меня посадили, мир перевернулся. Я никогда не мог представить, что меня могут посадить. Я никогда не обращал внимания на количество милиции. Сейчас количество милиционеров, оно просто пугает. Их же толпы. По количеству милиционеров Россия впереди планеты всей. И это никак не сказывается на количестве преступлений. И по количеству преступлений мы практически впереди планеты всей. Спрашивается: зачем такое количество полицейских, которые получают достаточно высокую зарплату? Я разговаривал с омоновцем, который получает 50-60 тысяч. У нас же повышают зарплату не учителям, не врачам… Вот стоит сержант-омоновец, который приехал не понятно откуда, он живет в Москве. Конечно, он априори москвичей ненавидит, ему, может быть, и за счастье кого-то побить, дать показания, как по «болотному делу». И не стыдно же людям.
К. ЛАРИНА: А вы драться научились?
В. ПЕРЕВЕРЗИН: Да я всегда занимался спортом.
К. ЛАРИНА: А были такие ситуации?
В. ПЕРЕВЕРЗИН: Были. Я занимался профессиональной борьбой. Конечно, это тоже помогло. Многие ситуации, они были устранены в зародыше. В принципе, я физически развит, я очень крепкий, поэтому в этом плане я был готов, и желающих выяснять отношения не было.
К. ЛАРИНА: А друзья у вас там есть, с которыми вы сейчас общаетесь, которые там остались или которые вместе вышли или раньше вышли?
В. ПЕРЕВЕРЗИН: Есть знакомые и друзья даже, с которыми я общаюсь, помогаю. Есть у меня человек, который сидит до сих пор. Он реально сидит за свои какие-то преступления.
К. ЛАРИНА: Уголовные?
В. ПЕРЕВЕРЗИН: Да, у него несколько убийств. Этот вопрос очень сложный. Чем судья, которая осуждает огромное количество невиновных людей, лучше, чем человек, который при каких-то обстоятельствах убил человека? Обстоятельства бывают разные. Может сложиться так, что любой человек, в том числе и я, способен кого-то убить. Поэтому несмотря на то, что человек сидел за убийства, он порядочный, тактичный человек.
К. ЛАРИНА: Удивительные вещи вы говорите. Как я понимаю, все-таки в отношении к людям, к жизни многое изменилось у вас после этого периода, да?
В. ПЕРЕВЕРЗИН: Конечно.
К. ЛАРИНА: Как вас изменила эта лагерная жизнь?
В. ПЕРЕВЕРЗИН: Я стал более терпимым, терпеливым, я стал очень сентиментальным. Конечно, я стал сильнее.
К. ЛАРИНА: Не возникло желания отомстить кому-то из тех, кто вас засадил в тюрьму?
В. ПЕРЕВЕРЗИН: Нет, такого желания нет.
К. ЛАРИНА: Здесь же вы называете многие имена.
В. ПЕРЕВЕРЗИН: Я называю всё открытым текстом, фамилии и имена не измены. Я испытываю по отношению к тем людям, которые меня осудили, не чувство мести, а чувство брезгливости, к судье, к следователям - чувство брезгливости.
К. ЛАРИНА: А вы никого не встречали на свободе?
В. ПЕРЕВЕРЗИН: Нет. Если я встречу судью, я с ней поздороваюсь, может быть, даже с удовольствием кофе попил бы. Мне было бы интересно поговорить. Сможет ли она посмотреть в глаза? Она прекрасно знала, что она творит. И никто ее не принуждал. Моему подельнику Малаховскому прокуратура запросила 11 лет, а она ему дала 12. Что у нее было в голове?
К. ЛАРИНА: Володя, вы, конечно же, следите за тем, что сейчас происходит и в политической жизни, и в том числе в жизни нашего самого гуманного правосудия. Можно каким-то образом себя застраховать от подобных ситуаций, или это невозможно?
В. ПЕРЕВЕРЗИН: В каком-то глобальном смысле застраховать себя нельзя. Опять же всё зависит от уровня, на каком тебя заказывают и сажают. В каком-то месте публичность, она тебя страхует от каких-то противоправных действий. Если тебя на каком-то местном уровне отделения милиции тебе чего-то подкидывают, фабрикуют, то шум в прессе, огласка всех этих действий будет иметь позитивный эффект, это тебя оградит от таких манипуляций. А в нашем случае, хоть и пресса, и огласка, это не смогло помочь.
К. ЛАРИНА: Когда вы там сидели, вы с чем связывали надежды? Ведь невозможно сказать себе – ну всё, я буду сидеть сначала 11 лет, потом 7 лет. Или какая-то надежда есть всё время?
В. ПЕРЕВЕРЗИН: Я надеялся. Я как рассуждал: где я и где Ходорковский? Осудили меня. Но абсурд, бред. За что ж мне 11 лет дали? Я надеялся, что Мосгорсуд скинет мне. Потом я надеялся на Верховный суд. А время-то идет. Были, конечно, минуты отчаяния. Я уже приехал в колонию строгого режима. Меня в какой-то момент осенило: боже мой, прошло 3 года, впереди-то еще 8 лет. Это же целая вечность. Поэтому были минуты отчаяния. Рассчитывал на УДО. Думал: кому я нужен? Посижу – дадут мне УДО. А как только мне скинули срок и физически у меня наступила возможность подавать ходатайство на УДО, я тут же поехал в изолятор – и у меня начались серьезные проблемы с администрацией колонии, которые выписывали мне нарушения. Я на них жаловался в местный суд.
Меня оперативники стравливали с заключенными, конкретно прессовали, вызывали на собеседование и говорили: что ты такой плохой? Ты негодяй, подлец, мерзавец, что ты на нас жалуешься? Ты нас вообще не интересуешь, нам 10 раз наплевать на тебя. Нам из Москвы звонят – вот мы и делаем. Пускай твои адвокаты в Москве всё решают. Я даже некоторое время в это не верил, думал: ну кому я нужен? Но это было так. И уже третья колония, куда я переехал, там до меня тоже доходило, что звонили из Москвы. И ко мне подходили тюремщики и завали странные вопросы. Один даже мне сказал: «Переверзин, а как у тебя с президентом?»
К. ЛАРИНА: В смысле какие отношения?
В. ПЕРЕВЕРЗИН: С президентом у меня нормально. До меня дошли слухи, я немножко выпытал информацию: звонили из администрации президента по поводу меня. Понятно, что это уровень замначальника отдела или какой-нибудь главный специалист. Но представляете, Владимирская область, город Покров – и звонок из администрации президента. Там стоит какой-нибудь тюремщик майор или капитан. Он по стойке смирно. Они готовы сделать всё. Если бы сказали убить – меня убили бы. А так они сказали, что нахождение Переверзина на свободе нецелесообразно, мне тоже передали эту фразу.
К. ЛАРИНА: Кто ваш заказчик?
В. ПЕРЕВЕРЗИН: Я даже не знаю
К. ЛАРИНА: Ну, не президент же.
В. ПЕРЕВЕРЗИН: Конечно, нет.
К. ЛАРИНА: Просто в такое колесо попали.
В. ПЕРЕВЕРЗИН: Просто попал в колесо, да, как фигурант дела ЮКОСа.
К. ЛАРИНА: А по поводу тюремщиков, сотрудников, которые работают в колониях и в СИЗО. Среди них есть приличные люди?
В. ПЕРЕВЕРЗИН: Есть. Я встречал порядочных, приличных людей. Мало, но они встречаются.
К. ЛАРИНА: Они понимают, что они творят? И что, чем они это объясняют?
В. ПЕРЕВЕРЗИН: Некоторые порядочные не творят ничего. Не обязательно что-то творить. В колонии строгого режима был порядочный человек, замполит колонии Чудинов Алексей. Я не знаю, где он сейчас работает. Вполне приличный. Ничего от себя он не добавлял. А есть люди, которые наслаждаются данной им властью, всячески издеваются над осужденными и таким образом, наверное, самореализуются. Понятно, что человек выходит за стены колонии, скидывает с себя форму, и он совершенно другой человек, власть его прекращается.
Я всегда думал: а как же они в другой жизни? Хотелось мне посмотреть на начальника отряда. У нас был майор Кузьмичев, о котором я очень подробно пишу. В принципе, это персонаж «Мертвого дома» Достоевского. Там тоже был такой обер-майор, у которого была мания что-нибудь отнять, наказать. Это был точно такой же человек. Его же никто не заставлял лазить по тумбочкам, наказывать. Сиди и делай свою работу. Нет, они надумывают чего-то, что-то делают. Майор лазит под матрас. Заключенным вещи хранить негде, всё неудобно, дискомфорт, видимо, специально создается. Т.е. ты постирал носки – их прячешь иногда под матрас. Вот этот майор ходит, собирает эти носки, трусы. Как не стыдно? Как не брезгуешь? А многие зеки таким образом издевались, клали старые носки и трусы под матрас: Кузьмичев всё равно пойдет, выкинет - чего я буду руки пачкать? И он ходил, собирал их, выкидывал.
К. ЛАРИНА: Вот сидит человек, улыбается, обаятельный, умный, книжку написал замечательную, однозначно литературно одаренный - я надеюсь, что еще одна книжка появится, может, и не одна. Выжить можно везде, сохранить себя можно везде. И у каждого человека есть выбор. Спасибо вам большое.
В. ПЕРЕВЕРЗИН: Спасибо вам.
К. ЛАРИНА: Мы на этом заканчиваем нашу встречу, но мы встретимся еще. Нам есть где встречаться.
В. ПЕРЕВЕРЗИН: С удовольствием.
К. ЛАРИНА: Это Владимир Переверзин. Книга «Заложник» - рекомендую всем, кто слушал нашу сегодняшнюю программу.
© Переверзин В., 2013
© Оформление. Говард Рорк, 2013
© Электронное издание. ООО «Литрес», 2013
Переверзин В.
Заложник: История менеджера ЮКОСа / Владимир Переверзин. – М.: Говард Рорк, 2013.
ISBN 978-5-9614-3175-9
Все права защищены. Никакая часть электронного экземпляра этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.
Предисловие
То, что никто не читает
Предисловия писать почетно, а читать их глупо. Скорей, скорей к книге – и это правильно. Послесловие – да, почитать можно, если возникнут вопросы. Но здесь вопрос после прочтения один, и я не буду тут его воспроизводить ввиду его очевидности.
Про автора, Владимира Переверзина, сказать все-таки надо. Мы познакомились с ним меньше чем через месяц после его выхода из тюрьмы. Просто однажды на заседание «Руси сидящей» пришел очень красивый и стильный парень. С розами. Мне вообще-то не до него было, у меня как раз в это время родного мужа второй раз сажали, но парня я сильно заприметила, глаз хороший у него был, умный и веселый. Таким-то он и оказался, Володя Переверзин, только лучше. Снюхались мы с ним мгновенно. Кто ходит на митинги с флагом ЮКОСа? Володя Переверзин. Кто переписывается с сошедшими с ума от горя матерями погибших в тюрьмах ребят и тащит меня на край света за утешением? Володя Переверзин. Кто травит страшные тюремные байки так, что волосы стынут в жилах, и ноги сжимаются в кулаки, и плачешь, и смеешься, и вот тут тень любимого Чехова А.П. с нами в уголку уже скоро будет осязаема? Это Володя Переверзин. Кому можно позвонить в три часа ночи с оригинальным сообщением, что тут всех повязали и срочно нужна помощь? Это Володя Переверзин.
Я вам так скажу, дорогие читатели. Много чего я в тюрьмах повидала такого, во что нормальный человек поверить не сможет никогда, но вот в одну сцену я бы лично не поверила, несмотря на весь свой опыт, если бы не свидетели и если бы не фоточки в телефоне. Полетели мы как-то с Володей в Берлин, по делу срочно, на семинар насчет свободы. Хороший был семинар, душевный и полезный, а после семинара лично у меня был митинг запланирован напротив российского посольства. Ну и без Переверзина не обошлось. В общем, после митинга в хорошей берлинской компании временно отъехавших соотечественников ездили мы по разным делам и встречам целый день, плотно заполненный. И вот в конце этого дня едем мы в метро, и одна девочка, берлинская студентка, вдруг возьми да и скажи: я в теплое время года вот в такой майке на митинги хожу, а сегодня у меня сверху курточка. И на этом месте курточку расстегивает. И мы видим майку, на которой написано: «Свободу политзаключенным!» и фамилии. И первое, что мы видим, – Vladimir Pereverzin. Пауза. Володя смотрит на девочку, девочка – на него. И они медленно понимают. Они оба медленно узнают. Мы все узнаем, что происходит – что произошло, что еще будет происходить. За несколько секунд перед глазами, перед сердцем и мозгами пронеслась длинная и очень важная история. Сразу много важных историй, которые встретились в одной точке.
Политзаключенных в России все больше. Я хочу видеть такие сцены все чаще. И мне очень хочется, чтобы это видел наш дорогой читатель.
А про книгу я не буду. Это невозможно. Ибо это лучшее, что я когда-либо читала про тюрьму. То есть про волю.
Ольга Романова,
журналист, основатель общественного движения
«Русь сидящая»
Освобождение
Спальный район на юго-западе Москвы. Панельный дом серии П-44. Раннее утро. «Бззззззз…» Резкий звонок неожиданно врывается в мой сон. Я пытаюсь понять, откуда идет звук. Мобильник выключен, будильник я не заводил. Последние семь лет я ежедневно просыпался под вой сирены и истошные крики дневальных: «Барак, подъем!» Я не сразу понимаю, где нахожусь. Звонит домашний телефон, которым я практически не пользуюсь – я даже не знаю его номер. «Вы что, не слышите, как меня заливаете?» – доносится до меня раздраженный женский голос. «Там же булькает!» – продолжает она. Я в панике бегу проверять батареи, которые мне меняли вчера. На полу лужа, из батареи тоненькой струйкой бежит вода. Я беру тазик и тряпки, пытаюсь бороться со стихией. Звоню сантехнику. Он утром включил стояки, и у меня обнаружилась течь. Неисправность устраняется быстро – вчерашние мастера забыли затянуть гайку. Мы спускаемся вниз к соседям, чтобы оценить нанесенный ущерб. Долго звоним в дверь. Нам никто не открывает. «Да пошла она… – бросает сантехник. – Раз не открывает, значит, не сильно ее и залили». Сантехник уходит по своим делам, а я возвращаюсь в квартиру. Опять звонит телефон. Опять соседка снизу. Она возмущенно что-то кричит в трубку. Пытаясь сгладить ситуацию, вежливо говорю ей:
«Я только что с сантехником спускался к вам, и вы не открыли».
«Я принимала душ», – отвечает она.
«Я могу сейчас спуститься к вам», – предлагаю я.
«Зачем?» – интересуется она.
«Чтобы оценить и возместить ущерб, который я вам нанес», – сообщаю я цель своего визита.
«Нет, я вас не пущу. Я боюсь с вами рядом жить и не знаю, чего от вас ожидать», – выдает она.
Меня не было дома семь лет и два месяца. Все это время я жил за границей. За границей реальности, в другом, в параллельном мире, отделенном от этого колючей проволокой.
Сейчас я ни о чем не жалею. Я не жалею о том, что сделал, и о том, чего не сделал. Если бы можно было повернуть время вспять, то я сделал бы ровно то же самое. Мои поступки были мотивированы жизненной позицией и предопределены полученным воспитанием. Мне не стыдно смотреть в глаза сыну, мне не стыдно было бы взглянуть в глаза отцу, который умер во время суда, так и не дождавшись меня. Я считаю, что ничто не проходит бесследно, ничто не сойдет с рук. За грехи рано или поздно придется отвечать. Не ответишь ты – расплачиваться будут твои дети или внуки…
За эти годы прошла целая жизнь. Как можно оценить отнятые семь лет и два месяца? Да и можно ли это сделать вообще? Умер мой отец, без меня вырос сын. Как оценить сломанную жизнь, подорванное здоровье, разрушенную карьеру?
Я счастливый человек. Мне повезло. Я провел там семь лет и два месяца. Повезло, что я освободился. Были моменты, когда я не без оснований думал, что меня никогда не освободят.
Я часто слышал вопрос: «Как вы стали подельником Ходорковского?» Не без иронии я всегда отвечал на него: «Просто повезло!»
После семилетнего заключения я оказался дома.
Свобода! Лишенный более чем на семь лет простых человеческих радостей, на которые в обычной жизни и внимания не обращаешь, я начал по-новому воспринимать многие вещи. Принять душ или ванну было несбыточной, неосуществимой мечтой все эти годы. Радует каждая мелочь, каждый пустяк. Радуешься возможности надеть нормальную одежду, поваляться на кровати на человеческом белье. В местах лишения свободы по непонятным причинам строжайше запрещены пододеяльники. Я катаюсь на метро, захожу в кафе, где пью кофе и ем мороженое, получаю массу приятных впечатлений от похода в магазин…
К моему удивлению, не разверзлось небо, не поразило оно молниями моих гонителей, не произошло солнечного затмения. Все было как-то обыденно, и я бы сказал – как-то серенько. Так же безучастно снуют автомобили, спешат куда-то люди, не обращая на меня никакого внимания…
А мне хотелось закричать на всю вселенную: «Люди, ау, я освободился, слышите?!» Сердце мое разрывалось, мне хотелось и плакать, и смеяться. Я сам не верил и не осознавал, что свободен. Я до последнего момента не верил, что меня освободят. После всего того, что со мной происходило во время заключения, я ожидал любых пакостей и провокаций. И сотрудники колонии не упустили возможности напоследок хоть немного, да напакостить…
© Переверзин В., 2013
© Оформление. Говард Рорк, 2013
Переверзин В.
Заложник: История менеджера ЮКОСа / Владимир Переверзин. – М.: Говард Рорк, 2013.
ISBN 978-5-9614-3175-9
Все права защищены. Никакая часть электронного экземпляра этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.
Предисловие
То, что никто не читает
Предисловия писать почетно, а читать их глупо. Скорей, скорей к книге – и это правильно. Послесловие – да, почитать можно, если возникнут вопросы. Но здесь вопрос после прочтения один, и я не буду тут его воспроизводить ввиду его очевидности.
Про автора, Владимира Переверзина, сказать все-таки надо. Мы познакомились с ним меньше чем через месяц после его выхода из тюрьмы. Просто однажды на заседание «Руси сидящей» пришел очень красивый и стильный парень. С розами. Мне вообще-то не до него было, у меня как раз в это время родного мужа второй раз сажали, но парня я сильно заприметила, глаз хороший у него был, умный и веселый. Таким-то он и оказался, Володя Переверзин, только лучше. Снюхались мы с ним мгновенно. Кто ходит на митинги с флагом ЮКОСа? Володя Переверзин. Кто переписывается с сошедшими с ума от горя матерями погибших в тюрьмах ребят и тащит меня на край света за утешением? Володя Переверзин. Кто травит страшные тюремные байки так, что волосы стынут в жилах, и ноги сжимаются в кулаки, и плачешь, и смеешься, и вот тут тень любимого Чехова А.П. с нами в уголку уже скоро будет осязаема? Это Володя Переверзин. Кому можно позвонить в три часа ночи с оригинальным сообщением, что тут всех повязали и срочно нужна помощь? Это Володя Переверзин.
Я вам так скажу, дорогие читатели. Много чего я в тюрьмах повидала такого, во что нормальный человек поверить не сможет никогда, но вот в одну сцену я бы лично не поверила, несмотря на весь свой опыт, если бы не свидетели и если бы не фоточки в телефоне. Полетели мы как-то с Володей в Берлин, по делу срочно, на семинар насчет свободы. Хороший был семинар, душевный и полезный, а после семинара лично у меня был митинг запланирован напротив российского посольства. Ну и без Переверзина не обошлось. В общем, после митинга в хорошей берлинской компании временно отъехавших соотечественников ездили мы по разным делам и встречам целый день, плотно заполненный. И вот в конце этого дня едем мы в метро, и одна девочка, берлинская студентка, вдруг возьми да и скажи: я в теплое время года вот в такой майке на митинги хожу, а сегодня у меня сверху курточка. И на этом месте курточку расстегивает. И мы видим майку, на которой написано: «Свободу политзаключенным!» и фамилии. И первое, что мы видим, – Vladimir Pereverzin. Пауза. Володя смотрит на девочку, девочка – на него. И они медленно понимают. Они оба медленно узнают. Мы все узнаем, что происходит – что произошло, что еще будет происходить. За несколько секунд перед глазами, перед сердцем и мозгами пронеслась длинная и очень важная история. Сразу много важных историй, которые встретились в одной точке.
Политзаключенных в России все больше. Я хочу видеть такие сцены все чаще. И мне очень хочется, чтобы это видел наш дорогой читатель.
А про книгу я не буду. Это невозможно. Ибо это лучшее, что я когда-либо читала про тюрьму. То есть про волю.
Ольга Романова,журналист, основатель общественного движения«Русь сидящая»
Глава 1
Освобождение
Спальный район на юго-западе Москвы. Панельный дом серии П-44. Раннее утро. «Бззззззз…» Резкий звонок неожиданно врывается в мой сон. Я пытаюсь понять, откуда идет звук. Мобильник выключен, будильник я не заводил. Последние семь лет я ежедневно просыпался под вой сирены и истошные крики дневальных: «Барак, подъем!» Я не сразу понимаю, где нахожусь. Звонит домашний телефон, которым я практически не пользуюсь – я даже не знаю его номер. «Вы что, не слышите, как меня заливаете?» – доносится до меня раздраженный женский голос. «Там же булькает!» – продолжает она. Я в панике бегу проверять батареи, которые мне меняли вчера. На полу лужа, из батареи тоненькой струйкой бежит вода. Я беру тазик и тряпки, пытаюсь бороться со стихией. Звоню сантехнику. Он утром включил стояки, и у меня обнаружилась течь. Неисправность устраняется быстро – вчерашние мастера забыли затянуть гайку. Мы спускаемся вниз к соседям, чтобы оценить нанесенный ущерб. Долго звоним в дверь. Нам никто не открывает. «Да пошла она… – бросает сантехник. – Раз не открывает, значит, не сильно ее и залили». Сантехник уходит по своим делам, а я возвращаюсь в квартиру. Опять звонит телефон. Опять соседка снизу. Она возмущенно что-то кричит в трубку. Пытаясь сгладить ситуацию, вежливо говорю ей:
«Я только что с сантехником спускался к вам, и вы не открыли».
«Я принимала душ», – отвечает она.
«Я могу сейчас спуститься к вам», – предлагаю я.
«Зачем?» – интересуется она.
«Чтобы оценить и возместить ущерб, который я вам нанес», – сообщаю я цель своего визита.
«Нет, я вас не пущу. Я боюсь с вами рядом жить и не знаю, чего от вас ожидать», – выдает она.
* * *
Меня не было дома семь лет и два месяца. Все это время я жил за границей. За границей реальности, в другом, в параллельном мире, отделенном от этого колючей проволокой.
Сейчас я ни о чем не жалею. Я не жалею о том, что сделал, и о том, чего не сделал. Если бы можно было повернуть время вспять, то я сделал бы ровно то же самое. Мои поступки были мотивированы жизненной позицией и предопределены полученным воспитанием. Мне не стыдно смотреть в глаза сыну, мне не стыдно было бы взглянуть в глаза отцу, который умер во время суда, так и не дождавшись меня. Я считаю, что ничто не проходит бесследно, ничто не сойдет с рук. За грехи рано или поздно придется отвечать. Не ответишь ты – расплачиваться будут твои дети или внуки…
За эти годы прошла целая жизнь. Как можно оценить отнятые семь лет и два месяца? Да и можно ли это сделать вообще? Умер мой отец, без меня вырос сын. Как оценить сломанную жизнь, подорванное здоровье, разрушенную карьеру?
Я счастливый человек. Мне повезло. Я провел там семь лет и два месяца. Повезло, что я освободился. Были моменты, когда я не без оснований думал, что меня никогда не освободят.
Я часто слышал вопрос: «Как вы стали подельником Ходорковского?» Не без иронии я всегда отвечал на него: «Просто повезло!»
После семилетнего заключения я оказался дома.
Свобода! Лишенный более чем на семь лет простых человеческих радостей, на которые в обычной жизни и внимания не обращаешь, я начал по-новому воспринимать многие вещи. Принять душ или ванну было несбыточной, неосуществимой мечтой все эти годы. Радует каждая мелочь, каждый пустяк. Радуешься возможности надеть нормальную одежду, поваляться на кровати на человеческом белье. В местах лишения свободы по непонятным причинам строжайше запрещены пододеяльники. Я катаюсь на метро, захожу в кафе, где пью кофе и ем мороженое, получаю массу приятных впечатлений от похода в магазин…
К моему удивлению, не разверзлось небо, не поразило оно молниями моих гонителей, не произошло солнечного затмения. Все было как-то обыденно, и я бы сказал – как-то серенько. Так же безучастно снуют автомобили, спешат куда-то люди, не обращая на меня никакого внимания…
А мне хотелось закричать на всю вселенную: «Люди, ау, я освободился, слышите?!» Сердце мое разрывалось, мне хотелось и плакать, и смеяться. Я сам не верил и не осознавал, что свободен. Я до последнего момента не верил, что меня освободят. После всего того, что со мной происходило во время заключения, я ожидал любых пакостей и провокаций. И сотрудники колонии не упустили возможности напоследок хоть немного, да напакостить…
Обычно освобождение происходит следующим образом. Около десяти часов утра всех освобождающихся вызывают в дежурную часть с вещами, провожают на КПП, где проверяют их личности, а удостоверившись в том, что это именно те люди, выводят на свободу. К этому времени приезжают родственники и друзья, которые тебя и встречают. Ты ждешь этого момента долгие годы. Момент встречи радостный, волнительный и долгожданный.
Со мной все было несколько иначе. В момент подъема в шесть утра меня лично разбудил начальник отряда – капитан внутренней службы. «Иди в дежурку с вещами! – произнес он. – Собирайся на освобождение». Я, честно говоря, напрягся. Попросив одного заключенного проводить меня, направился со своим скарбом, умещающимся в небольшой баул, в дежурную часть. Дежурный офицер повел меня в сторону КПП. Открыв тяжеленную дверь, разделяющую два мира, я предстал перед другим милиционером. «Имя? Фамилия? Год, дата и место рождения? Место жительства? Дата регистрации брака?» – сыпались на меня вопросы. «Повернитесь так и эдак», – офицер сличал меня с фотографиями. Убедившись в том, что я – это я, что под моей личиной не освобождается кто-то иной, мне выдали справку об освобождении, паспорт, вещи и деньги, находившиеся у меня на счете. Я выхожу на улицу. Темно. Время – 06:15 утра. Меня встречает оперативник, замначальника колонии по оперативной работе и один неизвестный в гражданском. Мне вежливо предлагают сесть в автомобиль. Я в панике! Куда везут?! Может, какое новое обвинение предъявят? А может, и вообще убьют, а труп закопают?! Но деваться некуда и некуда идти. Я покорно сажусь в автомобиль.
«Куда подвезти? На вокзал или автостанцию?» – спрашивает меня оперативник.
Я выбираю автовокзал. Мне дали позвонить, чтобы предупредить родственников. И вот я, в чудовищного вида телогрейке с биркой на груди, в не менее чудовищной шапке, в зэковских ботинках, в таких же штанах, с сумкой в руке оказываюсь на автовокзале города Покрова. Чтобы не пугать прохожих, я отдираю бирку с телогрейки и, сняв и спрятав шапку, захожу в пустое в этот ранний час придорожное кафе. Благо есть деньги. Не могу не отметить, что государство трогательно заботится о зэках, выдавая выходное пособие в размере восьмисот рублей. Я покупаю себе кофе, кекс и мороженое. Сижу и думаю, что делать дальше. Решаю взять такси. Спустя двадцать минут серебристый «рено меган» с надписью на борту «Такси г. Покрова» несет меня на долгожданную встречу с моими близкими. Мы встречаемся на трассе между Владимиром и Москвой, в населенном пункте Обухово. Слезы радости, объятия. Мне не стыдно об этом говорить, но я плакал. Люди, которые были рядом со мной все эти годы. Друг Леонид Беленький, сын Денис и жена Ирина. Я переодеваюсь в нормальную одежду. Арестантскую форму мы складываем в сумку и сжигаем на обочине. Пьем шампанское – первое шампанское за семь лет и два месяца! Ура! Ура! Я на свободе, и это не сон. Начинается новая жизнь…
* * *
15 октября 2012 года. С Владимиром Малаховским я сижу в небольшом кафе у метро «Парк культуры». Он освободился неделю назад. Это первая наша встреча на свободе. До этого мы виделись только в судах, где и познакомились. Мы сидим и пьем кофе. Эмоции переполняют меня, мне хочется встать и закричать: «Люди! Посмотрите на нас! Мы отсидели за хищение тринадцати миллиардов долларов и отмывание восьми миллиардов! Вы нам верите?!» Очевидно, нас приняли бы за сумасшедших. Выпив кофе, мы заходим в метро и расстаемся. Каждый едет по своим делам. Владимир идет на радиальную линию, а я на кольцевую. «Что за бред?» – скажете вы и будете правы. Не было никаких миллиардов, как не было и хищений. Но были годы, проведенные в тюрьмах и лагерях. Годы, проведенные в угоду чьих-то личных интересов и амбиций. Годы, которые у нас украли, которые никто уже не вернет.
Я хорошо помню день, когда моя жизнь перевернулась. 16 декабря 2004 года. День моего ареста. День, который поделил мою жизнь на две части. На жизнь «до» и жизнь «после». Тогда я не мог поверить в то, что это происходит со мной. Сейчас я не могу поверить в то, что это все уже случилось, и когда я пишу эти строки, меня не покидает ощущение, что я пишу не о себе, а о каком-то другом человеке, с которым все это и произошло. Словно я смотрел о нем фильм или читал книгу. Об этой «книге» и пойдет речь…
Глава 2
Начало пути
Родился я в Москве, в обычной семье. Детство и юность прошли на окраине города в районе Чертаново. Моя жизнь не отличалась от жизни многих сверстников. Обычная районная школа, занятия спортом в школе «Самбо-70». Мысли о спортивной карьере. После окончания школы я стоял на распутье, раздумывая над поступлением в Институт физкультуры. Но сделал выбор в пользу профессии экономиста. Окончив институт, я недолго проработал в Мособлисполкоме, после чего попал на работу в Госкомспорт СССР, в Управление внешнеэкономической деятельностью.
И когда в одной газете я увидел рекламное объявление «Коммерческому банку требуются специалисты по внешнеэкономической деятельности», то, недолго думая, откликнулся на него. Это был Коммерческий инновационный банк научно-технического прогресса, позже переименованный в банк «Менатеп». Моя банковская карьера началась с должности эксперта отдела международных расчетов – иными словами, я работал рядовым операционистом. Стремительно рос и развивался банк, а вместе с ним двигалась и моя карьера. Старший операционист, заместитель начальника отдела международных расчетов, начальник отдела – это не полный перечень моих должностей. Постепенно, преодолевая ступеньку за ступенькой, я взбирался по карьерной лестнице.
В 1994 году я сделал остановку, по линии Британского совета уехав на стажировку в Великобританию в University of Leeds. Спустя год я вернулся в Россию и пошел работать в ставший родным банк «Менатеп», где возглавил главное валютное управление. А через год банк открыл филиал на Кипре, куда я и уехал. Оставался я там недолго, около года. Наступил 1998 год, грянул финансовый кризис, и банк прекратил свое существование.
Без работы я долго не сидел – устроился в ОАО «НК ЮКОС». Когда в ЮКОСе решили открыть филиал на Кипре, моя кандидатура всплыла сама собой. Финансовый директор компании Мишель Сублен озвучил мне задачи и условия работы, и вот я уже пакую чемоданы и вылетаю на Кипр. Для ЮКОСа я был находкой, и буквально сойдя с трапа самолета, я принялся за работу. Через полгода компания имела на острове полноценно функционирующий офис со штатом сотрудников, где продолжал работать и я. Мой начальник Мишель Сублен ушел из ЮКОСа, не попрощавшись со мной, не выполнив своих обязательств и договоренностей. Когда я пришел на прием к занявшему его место американскому гражданину Брюсу Мизамору со своими претензиями, он удивленно посмотрел на меня и по-хозяйски заявил, что если меня что-то в ЮКОСе не устраивает, то я могу катиться на все четыре стороны.
Подельников своих, с которыми, как позже выяснится, я все это время воровал нефть, я еще не знал, как, впрочем, и самого Ходорковского, с которым, с учетом выполняемой мной работы в компании, я даже в теории не мог встретиться – уровень решаемых задач не тот, а Лебедев, как мне помнится, в ЮКОСе не работал вообще. Я не нашел ничего лучшего, как последовать совету американца – уволился без выходного пособия. Находиться без работы я долго не мог. Через несколько месяцев я стал заместителем председателя правления одного из банков и, как мне тогда казалось, вычеркнул из своей памяти ЮКОС навсегда. Но судьба распорядилась иначе, прочно связав меня с этой компанией…
* * *
Декабрь 2004 года. Платон Лебедев и Михаил Ходорковский уже арестованы. Их арест тогда казался мне какой-то ошибкой, событием настолько далеким, что представить, что это коснется и меня, я не мог. В то время, уволившись из ЮКОСа в 2002 году, я работал заместителем председателя правления одного из банков. У меня все было более чем хорошо. Ничто не предвещало беды. Я часто спрашиваю себя: как бы я поступил, если бы заранее знал обо всем, что случится? Пришел бы я на допрос? Тогда у меня не было оснований опасаться, так как я был чист перед законом. Не знаю. Все случилось так, как случилось. Сейчас я ни о чем не жалею.
По-разному сложились и судьбы людей, которые «не пришли на допрос». Далеко не у всех все хорошо. Хотя многие и выиграли в этой ситуации…
После ареста мой адвокат обратится к моему преемнику на Кипре Артему Бутовскому с просьбой дать некоторые документы о работе компании. Тот, недолго думая, в обмен на документы затребует кругленькую сумму. Такой суммы у меня не было, и, посоветовавшись с адвокатом, я решил отказаться от этой идеи и обойтись без документов. Артем был странным человеком. Такой же наемный сотрудник, как и я, он приедет на Кипр, чтобы заменить меня после увольнения (за два года до моего ареста). Уезжая с Кипра, я передам ему все – офис, документы, машину, квартиру и даже мобильный телефон. Когда на этот телефон придет предназначенная мне эсэмэска («Вас ждет прекрасная блондинка в баре»), Артем прилетит в этот бар на своем любимом мотоцикле. Он с таким же успехом мог подменить меня и на скамье подсудимых. Следователям Генеральной прокуратуры было абсолютно все равно, кого сажать…
У меня оставались друзья и знакомые, по-прежнему работающие в ЮКОСе, к которым я иногда заходил в офис на Дубининской улице. Обычно мы встречались в кафе для сотрудников. Так однажды встретился с приятелем. У меня в руках газета «Коммерсантъ», я читаю, как тогда казалось, ничего не значащую для меня статью (а на самом деле – судьбоносную), где говорится о хищениях нефти в ЮКОСе и аресте некоего В. Малаховского. Я с недоумением спрашиваю Бориса: «Как же в ЮКОСе можно было что-то украсть? Там же царит тотальный учет и контроль. Все забюрократизировано и зарегламентировано. Бесконечные согласования, аудит внутренний, аудит внешний, служба безопасности…»
«Я не знаю», – пожимает плечами Борис.
«А кто такой Малаховский?» – продолжаю я.
«Понятия не имею», – отвечает Борис.
Позже этот Малаховский окажется «моим подельником», с которым, по странному стечению обстоятельств, я познакомлюсь лишь во время суда. Хочу отдать должное Борису, который выступит в суде в качестве свидетеля защиты и расскажет эту историю. А даже если бы мы и были знакомы? Ну и что? Мы работали в одной организации, были наемными сотрудниками, выполняющими свои должностные обязанности. Ни больше и ни меньше. Но в нашем случае мы не были знакомы, никогда не виделись. Этот факт не помешает признать нас виновными в хищении нефти, добытой ЮКОСом за все время его существования, и приговорить к чудовищным срокам. Суд фактически решит, что в ЮКОСе только и делали, что воровали нефть, а вся деятельность компании была незаконной. Незаконно платили миллиарды долларов налогов в бюджет России. Что можно говорить, если в качестве доказательств «преступной деятельности» фигурировала моя трудовая книжка, официальная финансовая и налоговая отчетность компании?! Меня осудят лишь за факт работы в компании ЮКОС. Звучит чудовищно, но на моем месте мог оказаться любой сотрудник компании. А выбор пал на меня…
Глава 3
Арест
Ноябрь 2004 года. Мне звонит отец, в квартире которого я прописан.
«Володя, тебе пришла повестка на допрос в Генеральную прокуратуру», – сообщает он мне. Он умрет, пока я буду сидеть, не дожив даже до вынесения приговора, когда мне дадут одиннадцать лет строгого режима…
Я встречаюсь с ним, беру эту повестку и, наивный, иду в Генеральную прокуратуру. Иду с адвокатом. Первый допрос в мрачном здании в Техническом переулке. Обычные вопросы. По совету адвоката, предоставленного мне ЮКОСом, я отказался от дачи показаний, сославшись на 51-ю статью Конституции . Сейчас, задним числом, анализируя произошедшее, я понимаю, что это было моей роковой ошибкой. Но тогда, в конце ноября 2004 года, выйдя из здания, я беззаботно вернулся в обычную колею. Этот допрос стоил мне должности заместителя председателя правления банка, акционеры которого вежливо попросили меня написать заявление об уходе. В здание прокуратуры я вошел безработным, полным планов и надежд на светлое будущее. В таком же беззаботном настроении я вышел из этого здания. Мне было чем заняться. Где-то я даже порадовался, что освободился от оков наемного менеджера и наконец-то смогу сосредоточиться на собственных проектах.
Преддверие Нового года. Предпраздничная суета, вовсю идет покупка подарков и подготовка к Новому году. Уже куплены билеты и оплачен отель. Всей семьей мы решили отпраздновать Новый год в Праге. Я весь в хлопотах и заботах. 16 декабря 2004 года. Ресторан «Ноев ковчег». У меня деловой обед с председателем правления одного из банков. Это приятная женщина, с которой я мило беседую. Неожиданно звонит телефон. В трубке раздается незнакомый голос:
«Владимир Иванович?»
«Да», – отвечаю я.
«Вас беспокоит следователь Асадулин. Не могли бы вы приехать по адресу Большая Пионерская, дом 20?»
«Сегодня не могу, – говорю я. – Подъеду завтра».
Следователь настаивает:
«Нет, надо подъехать сегодня, минут на двадцать!»
Не екнуло у меня сердце, не сказал мне внутренний голос: «Беги, Володя, беги!». Уже арестованы Лебедев и Ходорковский. Арестован тогда еще не известный мне Малаховский, о котором я читал в «Коммерсанте». Не чувствуя за собой никаких грехов, с чистой перед законом совестью, решаю: «Ладно, поеду сегодня, иначе не отвяжутся». Тогда я не знал, что эти двадцать минут растянутся на семь лет и два месяца…
Я заканчиваю обед и еду по указанному адресу. Там находится ДРО – Департамент режимных объектов – МВД России. Своего рода государство в государстве. Свое оперативно-розыскное бюро. Своя прослушка, своя наружка и прочие секретные службы. Сколько таких секретных подразделений с надуманными функциями в нашем царстве-государстве существует? Им же не сидится просто так, им же надо что-то делать, вопросы важные решать. Вот и придумывают они эти вопросы, и сами же их решают. И все вроде как при деле. Лучше бы вообще ничего не делали. А так получается, что за наши денежки нас же и сажают, а вдобавок и обирают. Все в России с ног на голову поставлено, забыли, кто для чего и для кого создан. Если бы каждый делал то, что должен делать, жить стало бы гораздо лучше. Но мы живем в России…
Приехал я в этот самый ДРО, спрашиваю на проходной следователя, а там засада! Ждали меня. Время 14:15. Окружили, накинулись, вручили мне повестку на допрос в Генеральную прокуратуру на 15:00 по адресу Технический переулок, дом 2. Приглашают пройти в милицейский автомобиль – «газель» с надписью «ГАИ». Я искренне недоумеваю от происходящего и спрашиваю: «А зачем весь этот маскарад, почему нельзя было мне просто дать повестку в Генпрокуратуру?» Вопрос повисает в воздухе. Позже выяснится, что после первого допроса в Генеральной прокуратуре за мной было установлено наружное наблюдение. В этот день они меня потеряли и таким «хитроумным» способом решили заманить в ловушку. Так меня и поймали. Я не удивлюсь, если кто-то за эту «спецоперацию» получил орден, медаль или продвижение по службе.
Благодаря доблести и отваге сотрудников ДРО я под конвоем был доставлен на допрос в Технический переулок точно к назначенному времени. Иными словами, я был банально похищен сотрудниками милиции. Меня привозят в здание Генпрокуратуры, мы поднимаемся на четвертый этаж. Заходим в кабинет, мелькают незнакомые лица. Позже я узнаю их фамилии – Каримов, Хатыпов, Алышев, Русанова, Ганиев… Я отказываюсь от услуг адвоката, мне вручают постановление на обыск квартиры, куда мы едем всей толпой. Дома никого нет. Приглашаем понятых. Я звоню близкому другу Леониду и прошу срочно приехать. Искали везде. Перевернули все, вскрыли потолки в ванной комнате, облазили все шкафы, залезали под ванну, рылись в вещах. Что искали – не знаю. Думаю, они сами не знали, что ищут. У меня ничего не пропало. После обыска мы возвращаемся в Генеральную прокуратуру. Опять допрос – беседа без адвоката, от услуг которого я отказываюсь. Мне вручают постановление о задержании. Следователь Хатыпов любезно разрешает позвонить жене и сообщить об аресте. Время около двенадцати ночи.
Я выдавливаю из себя слова:
«Ира, меня арестовали».
«Хорош прикалываться!» – не верит она мне.
«Да точно арестовали», – продолжаю настаивать я, понимая, что и сам не верю собственным словам.
Даю трубку следователю.
«Следователь Генеральной прокуратуры по особо важным делам Хатыпов», – представляется он.
Жена не верит, и я слышу на другом конце:
«Леня, хорош меня разыгрывать».
Она приняла следователя за моего близкого друга, но уловив холодные нотки в голосе, поняла, что это серьезно. Ощущение розыгрыша, чьей-то злой шутки долго не покидало меня. Мне казалось, что вот-вот откроются двери, все закончится и я вернусь к привычной жизни. Но все растянулось на долгие годы…
Начало первого ночи. Из Генеральной прокуратуры меня везут на Большую Пионерскую улицу в ДРО. Любопытная деталь, резанувшая слух: сотрудники этого загадочного департамента представлялись вымышленными именами и фамилиями. Мне предлагают выбор. Ехать в ИВС (изолятор временного содержания) или остаться в здании ДРО и ждать какого-то генерала, который будет меня допрашивать и решать вопрос о целесообразности моего задержания. Хватаясь за спасительную соломинку, я выбираю последний вариант. Если посмотреть документы, то с момента моего задержания в 23:50 16 декабря до 15:00 17 декабря, когда меня «оприходовали» в ИВС, меня нигде нет…
Я сижу в коридоре, устроившись в видавшем виды кресле, и пытаюсь осмыслить происходящее. Рядом сидят трое моих охранников – молодые милиционеры. Из кабинета выходит пьяный высокий человек в штатском. «А почему у нас арестованные без наручников сидят?» – заплетающимся языком говорит он и вплотную подходит ко мне. Я спокойно встаю, смотрю ему в глаза. Он выше меня сантиметров на пятнадцать, где-то под метр девяносто. Меня накрывает запах перегара. Взявшись за воротник моей куртки, он резко стягивает ее мне за спину – так, что мои руки становятся будто скованы. «Если он меня ударит, заеду ему в ответ с ноги», – думаю я и продолжаю спокойно стоять. Я встаю поудобнее, полубоком, шире расставляю ноги. Он чувствует мой настрой и мешкает. Понимая, что запахло жареным, один из охранников бежит за каким-то старшим товарищем, и они уводят этого подонка. Наутро один из сотрудников этого заведения, представлявшийся мне Василием (хотя коллеги почему-то называют его Александром), будет извиняться за этот инцидент…
Видимо, во избежание подобных ситуаций (кто знает, много ли у них там пьяных отморозков по кабинетам сидит?) меня проводят в кабинет местного руководства. Кабинет № 3. Небольшая приемная на два кабинета. Начальник и заместитель начальника восьмого управления. Полковник Флоринский и подполковник Зелепущенков, в кабинете которого я и проведу остаток ночи. Здесь же сидят мои сторожа, не спускающие с меня глаз. Ночью заходит еще один товарищ в штатском, интересуясь моей жизнью. Сообщает, что скоро приедет генерал и все решит. Генерал явно не торопится. Слышу какой-то шум, суету, топот, хлопанье дверьми. Явно приехал этот товарищ. В кабинет заходит обычного вида человек среднего роста, здоровается. Сторожа уходят, и мы остаемся одни. Вошедший представляется руководителем бригады, осуществляющей оперативное сопровождение процесса. Он торжественно сообщает свое звание и показывает мне удостоверение. Делает он это очень странно: не выпускает документ из рук, закрывая фамилию мизинцем. На фотографии я действительно вижу человека в форме генерал-майора. Это не официальный допрос, а беседа. Мне он настоятельно советует признаться во всем. Не понимая, в чем я должен признаваться, я смотрю на него как на сумасшедшего.
«Да ты не знаешь, что у нас на тебя есть!» – произносит он, извлекая из портфеля какой-то лист. Лист оказывается резюме, ранее разосланным мной в кадровые агентства.
«Точно сумасшедший», – думаю я.
«Ты нас не интересуешь, – продолжает этот тип. – Дай показания на Брудно, Лебедева, Ходорковского и иди домой, живи спокойно. Надо только признаться».
Я действительно не понимаю, в чем я должен признаться.
Неизвестный генерал настаивает:
«Да тебе дадут двенадцать лет, по УДО ты не выйдешь, а когда освободишься, сын вырастет и пошлет тебя на три буквы, жена бросит…»
Мне страшно хочется спать, а я слушаю этот бред и не понимаю, что происходит. Какие двенадцать лет, за что? Что этот идиот несет? Когда же это закончится? Чего от меня хотят эти странные люди?
Этот генерал по фамилии Юрчеко был далеко не сумасшедшим и нес отнюдь не бред. Фактически он оказался ясновидящим и знал, что говорил. Через два года и восемь месяцев, которые я проведу по тюрьмам, мне дадут одиннадцать лет строгого режима. По УДО я не выйду. Я отсижу свой срок до конца. Но все это еще впереди…
Беседа продолжается несколько часов. Меня уговаривают, угрожают, убеждают. Мне же не в чем признаваться, я не обладаю тайными знаниями и не могу сообщить ничего интересного.
Мы не понимаем друг друга и разговариваем на разных языках, мы оба устали. Наконец «дружеская» беседа завершается. Мы разъезжаемся каждый по своим делам. Генерал едет совершать другие подвиги, а меня везут в ИВС, который находится совсем рядом, на улице Щипок, скрываясь за воротами с надписью «Пожарная часть, МЧС». Меня обыскивают, отнимают ремень, шнурки, часы, деньги, документы и проводят в полутемную камеру размером два на три метра. К стене примыкают широкие деревянные нары, предназначенные для нескольких человек, постамент с дырой для справления естественных надобностей и умывальник без кранов (вода открывается снаружи надсмотрщиком, для чего надо стучать в дверь.) На стенах так называемая шуба – это рельефное бетонное покрытие, в углублениях которого скапливается грязь.
Я сажусь на эти нары и глубоко задумываюсь. Впервые за сутки я остаюсь наедине с собой. Все это время я не спал и не ел, мне кажется, что это какой-то сон. Я пытаюсь себя ущипнуть, закрываю и открываю глаза, трясу головой в надежде, что я проснусь и окажусь в другом месте. Но, увы, ничего не меняется.
Семь лет и два месяца отдал Владимир Переверзин за право остаться человеком и не лжесвидетельствовать. Его называли самым случайным узником дела ЮКОСа, и на его месте мог оказаться любой сотрудник компании. Но «повезло» именно ему.
Не было никаких миллиардов, как не было и никаких хищений. Но были годы, проведенные в тюрьмах и лагерях, годы, украденные в угоду чьим-то интересам, годы, которые никто не вернет. Об этом и пойдет речь: об абсурдном суде и неожиданном своей жестокостью приговоре, о лагерях и попытках добиться освобождения. И хотя автору тяжело вспоминать этот сложный период, он считает своим долгом донести до читателя, что при существующей системе то, что случилось с ним, может случиться с каждым.
На нашем сайте вы можете скачать книгу "Заложник. История менеджера ЮКОСа" Владимир Переверзин бесплатно и без регистрации в формате fb2, rtf, epub, pdf, txt, читать книгу онлайн или купить книгу в интернет-магазине.